Михаил Горбачёв разрушил аппарат управления СССР значительно раньше, чем в стране успела укрепиться демократия. В результате КПСС, чьи структуры железным обручем скрепляли страну, власть и авторитет уже утратила, а демократическая исполнительная вертикаль ещё не появилась. Более того, не было даже предпосылок, базы для создания нормально функционирующего аппарата управления демократического государства, поскольку в стране отсутствовала партийная система.

 

Худо-бедно КПСС была единственной массовой партией, однако она не имела опыта участия в управлении страной на конкурентных основаниях. Партийные органы за годы советской власти отвыкли от необходимости ежедневно бороться за власть с оппозицией и привыкли к директивному стилю с государственным аппаратом. Как только партийные директивы стали необязательными, партия утратила механизм влияния на формирование государственной политики.

 

В то же время карликовые партии либерально-демократического толка, начавшие как грибы после дождя множиться в последние советские годы, являлись не более, чем клубами по интересам. Они не имели разветвлённой структуры в регионах, устойчивого членства, не были разработаны партийные программы.

 

Фактически партии того времени – не более, чем группки имеющих доступ к СМИ интеллектуалов, политиков и проходимцев, которые с большим или меньшим успехом оспаривали друг у друга быстро преходящую поддержку населения. В лучшем случае, представители подобных «партий» могли оказаться на руководящих должностях в госструктурах, но о какой-либо целостной политике, за которую «партия» несла бы ответственность, говорить не приходилось.

 

Государственный аппарат заработал на холостом ходу. Не в последнюю очередь этим объясняется и провал ГКЧП, который уже не мог опереться на обеспечивавшееся ранее КПСС единство и верность чиновничества по всей стране. Даже в столице не все государственные структуры выполнили приказы своих непосредственных начальников.

 

Именно в таком, провисшем, состоянии госаппарат достался и новым независимым государствам, возникшим после распада СССР. Чиновничество может эффективно работать, только если получает приказы от легитимной и авторитетной руководящей структуры, каковой в наличие не было. Не мудрено, что практически во всех постсоветских государствах после 1991 года довольно быстро были учреждены президентские республики.

 

Сильный, с монаршими полномочиями президент занял пустующее место КПСС, не случайно президентские администрации практически везде заняли здания бывших республиканских ЦК и в значительной степени скопировали их структуру. Таким образом, была подчёркнута преемственность власти: чиновничество всегда бдительно следит за соблюдением необходимых ритуалов и за наличием у власти соответствующих атрибутов. Важно какой кабинет занимает руководитель, сколько у него на столе телефонов, какая приёмная, есть ли спецсвязь и т.д. До сих пор давно евроотремонтированные руководящие офисы постсоветских государств в этих моментах ориентируются не на ЕС, а на СССР 70-х-90-х годов.

 

Дальше, однако, развитие созданных президентских республик пошло по разным сценариям. В Средней Азии в президентов переименовались бывшие компартийные секретари, которые раньше, до революции именовались ханами и эмирами. Поэтому в ней только исчезла коммунистическая символика, в течение семидесяти лет прикрывавшая местный феодализм, а в остальном всё осталось как в семнадцатом веке. Эти страны скопировали близкую им модель абсолютных монархий стран Персидского Залива и Аравийского полуострова, которые прошли путь от верблюда до «Боинга» и от чёток до суперкомпьютера, ничего не изменив ни в общественных отношениях, ни в системе  организации государственной власти.

 

В республиках Закавказья с исчезновением СССР возобновилась война всех против всех, которую «свободолюбивые горцы» тысячелетиями вели друг с другом и которая прервалась на сто-двести лет с присоединением этих земель к Российской империи.

 

Прибалтика пошла своим путём, восстанавливая «прерванную государственность», существовавшую до 1940 года и пытаясь «вернуться в Европу». Собственно, эти страны нельзя считать полностью постсоветскими. Они не вошли в СНГ, не претендовали на собственность СССР, не считали себя его правопреемниками. Прибалты апеллировали к своей независимости образца 1919-1920 годов.

 

Молдаване попытались было «воссоединиться» с «Великой Румынией», организовали гражданскую войну, потеряли Приднестровья, сами растерялись, испугались но в результате создали достаточно жизнеспособное государственное образование в котором сильный полномочный президент избирается парламентом, чем обеспечивается единство действий главы государства, исполнительной власти и власти законодательной.

 

Впрочем, Молдавия – страна маленькая, аграрная, со слабой промышленностью, не имеющая крупных влиятельных национальных финансово-политических группировок и поэтому ей оказалось сравнительно проще.

 

Власть в ней всегда принадлежала бывшим коммунистическим лидерам, до тех пор, пока постсоветские коммунисты не выиграли парламентские выборы и не вернулись к власти окончательно, избрав Воронина президентом. За счёт сохранения влиятельности компартии, при одновременном появлении сильного прорумынского движения, в Молдавии раньше, чем где бы то ни было на постсоветском пространстве, сформировалась классическая двухпартийная система (учитывая, что формально партий в такой системе может действовать больше двух, её следовало бы назвать биидеологичной). Сейчас стабильности парламентской демократии в Молдавии угрожает только внешний фактор – Кишинев слишком зависим от соседей, а они периодически вмешиваются в его внутренние дела. Однако, учитывая периферийное положение этой страны, подобные вмешательства происходят относительно редко.

 

По сходному сценарию развивались события в трёх славянских странах и в примкнувшем к ним Казахстане. Везде практически сразу были установлены сильные президентские республики. В Белоруссии это произошло несколько позже – в 1994 году, однако полномочия Шушкевича, как главы Верховного Совета мало уступали президентским. Тем не менее, реорганизация власти в республике отразила общие тенденции.

 

Казахстан в этой компании оказался сравнительно случайно, благодаря неординарной личности Н.Назарбаева. Страна, больше тяготеющая к модели организации власти аналогичной узбекской или туркменской оказалась под управлением грамотного политика и экономиста, которому не случайно прочили пост премьер-министра обновлённого СССР. Назарбаев, понимал, что на феодально-клановой основе устойчивого государственного образования не создашь. На смену харизматичному лидеру придёт бездарный потомок вроде Юрася Хмельниченко и, пользуясь неограниченной властью, развалит созданное. Ещё хуже, если за власть начнут бороться бывшие соратники, чьи честолюбия способны в клочья разорвать страну.

 

Он перенёс столицу из Алма Аты на север Казахстана, в Астану, где было слабее влияние традиционных казахских кланов. Он стимулировал деятельность политических партий. Казахстан – единственная страна Средней Азии, где существует легальная сильная оппозиция. Однако национальные особенности дают себя знать, и через семнадцать лет правления Нурсултан Абишевич является лидером, чей авторитет – единственное, что гарантирует территориальную целостность, внутреннюю стабильность, гражданский мир и поступательное экономическое развитие Казахстана. У казахского Ден Сяопина нет признанного преемника, которому он мог бы передать полномочия, не опасаясь за судьбу своего дела. Партийная система, которая могла бы обеспечить эффективную работу действенной парламентской демократии также пока не заработала. Партия власти ориентирована лично на Назарбаева и рискует развалиться сразу после его отхода от активной политической деятельности. Оппозиция мечтает о захвате президентской должности с её суперполномочиями, чтобы использовать в личных интересах оппозиционных лидеров. Кланы только и ждут чтобы ослабла хватка Назарбаева, чтобы погрузиться в усобицу. Которая уже не раз в прошлом ставила Казахстан на грань потери государственности.

 

По похожему сценарию развиваются события в Белоруссии. Только если авторитетному казахстанскому лидеру внедрить парламентскую демократию мешают национальные традиции казахов, то Лукашенко просто не видит опасности, которую несёт для Белоруссии его система правления.

 

На данный момент он действительно является сильным авторитетным лидером, опирающимся на поддержку абсолютного большинства белорусских избирателей и реально работающим на благо своей страны. Но никакой Лукашенко не вечен. Между тем, будучи харизматичным лидером авторитарного толка и не нуждаемся в дополнительной легитимации своей власти, Лукашенко преобразовал политический класс Белоруссии в команду исполнителей. Парламент в не меньшей степени, чем исполнительная вертикаль, ориентирован на президента и готов проштамповать любое его решение. Фактически государственная власть Белоруссии организована по принципу перевёрнутой пирамиды – она держится лично на Лукашенко и потому крайне неустойчива. Когда же Лукашенко уйдёт, а рано или поздно это неизбежно случится, весь аппарат государственной власти окажется столь же неэффективным, каким оказался советский аппарат, потерявший руководящую и направляющую роль компартии.

 

Значительно более просвещённым и ориентированным в будущее является авторитаризм Путина. Владимиру Владимировичу в наследство досталась разгромленная Ельциным страна, аппарат которой был вытроен по белорусскому принципу – ориентированным на президентские суперполномочия. Ситуация осложнялась тем, что в регионах сидели полунезависимые владетели, номинально признававшие свою зависимость от центра лишь до тех пор, пока Москва не мешала им выкраивать из российской территории наследственные княжества.

 

Партийный базис российской системы был представлен постепенно теряющей поддержку населения и, главное, не готовой взять власть КПРФ, выражено лидерской партией (готовой продолжать традиции ельцинского правления, только со своим лидером во главе) ЛДПР и целым рядом диванных компрадорских партий, созданных под ельцинских фаворитов, чей псевдодемократизм проявился во всей своей красе, когда, прикрывая их обанкротившуюся политику Ельцин, произвёл государственный переворот, расстреляв из танковых орудий законно-избранный парламент.

 

С момента прихода к власти уже шесть лет Путин настойчиво ведёт ту же работу, которую вёл в Казахстане Назарбаев – выращивает политические партии, способные взять на себя ответственность за будущее страны.

 

Пока, у него вроде бы получается лучше, чем у Нурсултана Абишевича, хотя и у Путина есть серьёзнейшие проблемы. В частности, учитывая статус России как одной из сверхдержав, Путин должен реагировать на подрывную работу псевдодемократических компрадорских партеек, вроде СПС. Для России крайне важно гарантировать невозможность возвращения к власти бывших ельцинских фаворитов. Оранжевый переворот, оказавшийся на Украине фарсом, для России превратился бы в национальную трагедию.

 

Киев является объектом международных отношений, его зависимость от внешних факторов очевидна уже из пятнадцать лет ведущейся в обществе дискуссии на предмет к кому примкнуть: к России, к ЕС или к США. В современном мире государства масштаба Украины обладают неполным суверенитетом. Они, как средневековые крепостные, могут выбрать себе хозяина, могут поменять, но хозяина иметь обязаны.

 

В свою очередь Россия, является, наряду с Соединёнными Штатами, Китаем, ЕС и ещё не более, чем десятком стран, является субъектом международных отношений. Для неё утрата суверенитета в результате оранжевого переворота неизбежно влечёт расчленение и частичную оккупацию, поскольку иначе не будут достигнуты цели переворота – навсегда превратить Российскую Федерацию из субъекта в объект международных отношений. Как показало путинское возрождение, даже после ельцинского погрома навсегда не наступило, Россия сравнительно быстро восстановила свои силы и уже на равных говорит с Соединёнными Штатами, а Европейскому Союзу всё отчётливее диктует свою волю.

 

Именно поэтому демократия по-путински является управляемой демократией. Государственная власть оставляет за собой право не допускать усиления антинародных партий до тех пор, пока не наберут достаточный вес партии государственнические. После раскрутки Единой России путинская администрация взялась за следующие проекты. Первым из них могла бы стать «Родина», но нетерпеливый Рогозин, мечтая вытеснить с олимпа Единую Россию уже на ближайших выборах, не сориентировался в ситуации в 2004 году, решил, что оранжевый переворот в Киеве ставит на Путине крест и слишком активно поддержал оранжистов. Под давлением Кремля Рогозина убрали из руководства «Родины», а сама партия утратила президентское доверие, которое теперь пытается вернуть Бабаков. Пока ему вроде бы это удаётся, но свято место пусто не бывает и на место с которого потеснили «Родину» уже пробивается спикер Совета Федерации Миронов со своей «Партией жизни». Очевидно, Кремль ещё не решил, кому предоставить почётное право считаться второй партией власти.

 

Не исключено, что он просто посмотрит «кто лучше плавает», на того и сделает ставку.

 

Фактом является то, что Путину удалось за шесть лет создать исправно работающую исполнительную вертикаль, контролирующую всю территорию страны. Он победил местечковый сепаратизм местных князьков. Он выстроил систему взаимоотношений правительства и парламента, полностью отвечающую традициям демократии. Теперь эта система нуждается только в базисе в виде сильных политических партий. Пока неясно успеет ли Путин до своего ухода из активной политики обеспечить создание двухпартийной системы, при которой власть будет переходить из рук одной патриотической партии, в руки другой, но есть все основания считать, что у него это получится. По крайней мере, большой российский бизнес уже почувствовал всю прелесть сильного государства, которое может защитить интересы национального предпринимательства, помочь его экспансии на перспективные рынки, оградить от недобросовестной конкуренции и т.д. В конфликте со знаменем компрадоров Ходорковским российский бизнес поддержал не опального олигарха, а Путина, следовательно, есть основания считать, что в дальнейшем он будет также поддерживать политиков-патриотов.

 

Украина, как ни странно, дальше всех из стран СНГ продвинулась по пути создания нормальной системы власти, в которой демократическая система сдержек и противовесов служит «защитой от дурака», а политики и партии даже не надеются, что пришли к власти навсегда. И произошло это, во многом благодаря президенту Кучме, хоть и не по его воли и не в результате реализации какого-либо сложного плана.

 

Украина не имела казахских клановых традиций, во главе украинского государства никогда не оказывался такой харизматичный автократор как Лукашенко, иностранное вмешательство в дела Киева было меньше, чем в ельцинской России – он привлекал меньше внимания, в силу своего меньшего международного веса. Кучма же оказался президентом, который регулировал отношения между быстро растущими на приватизации финансово-промышленными группами, но предоставлял им значительную автономию во внутренних делах и не давал ни одной из них пожрать конкурентов.

 

Такой подход объясняется принципиальной непартийностью Кучмы. Видимо в условиях, когда партии были слабы и более зависели от поддержки президента, чем могли поддержать его, это было правильно. Однако, не имея никакой политической опоры, кроме своей должности, Кучма мог сохранять власть более десяти лет, только балансируя между крупнейшими олигархическими группировками, каждая из которых пыталась обзавестись собственными лоббистами в парламенте и в правительственных структурах.

 

Таким образом, президент невольно втягивал олигархов в политику. Постепенно, очень медленно, с ростом контроля десятка крупнейших состояний над экономикой, олигархи начали осознавать, что покупка депутатов в розницу менее надёжна и обходится дороже, чем опт. ФПГ сделали ставку на создание собственных регулярных партий. Первыми по этому пути пошли объединённые эсдеки, затем был неудачный лазаренковский эксперимент с «Громадой», переродившийся во вполне жизнеспособный проект БЮТ. Затем подтянулись донецкие с «Партией регионов», оставшиеся за бортом, или не сумевшие раскрутить собственные политические проекты, столпы бизнеса вынуждены были примыкать к более удачливым коллегам.

 

В конечном итоге, именно ориентация бизнеса на создание собственных политических партий и ставка на приведение своей партии к власти, привели к заинтересованности большого бизнеса в политреформе. В конечном итоге противостояние вокруг реформы было обусловлено нежеланием депутатов-мажоритарщиков, имевших прикормленные округа и выгодно торговавших в парламенте своей политической лояльностью, менять статус на скованных партийной дисциплиной списочников. Поэтому, в конечном счёте политреформа и прошла, хоть с Ющенко – президентом в довеске, что национальный бизнес, был в достаточной степени политизирован и уверен в своих силах и возможностях своих партий, чтобы больше не нуждаться в сильном президенте, как арбитре своих отношений. Олигархи были готовы конкурировать друг с другом на основании прозрачных и единых для всех правил не только в политике, но и в бизнесе.

 

Поэтому и оказался обречённым мятеж миллионеров против миллиардеров, каковым был оранжевый переворот. Оранжисты слишком поздно для себя захватили власть. Масштабный передел собственности был уже невозможен, поскольку вёл к немедленному экономическому и политическому краху, а без передела собственности оранжевая власть не могла установить контроль над экономикой.

 

Поскольку же Украина – не Грузия, в которой вообще  нет промышленности, а следовательно нет и по настоящему крупного национального капитала, ею не могло долго управлять правительство состоящее на жаловании у Сороса и принимающее политические решения исходя не из воли собственного народа, а из инструкций посла США.

 

Фактически именно недостатки и достоинства правления Кучмы позволили оранжистам сорганизоваться и захватить власть в 2004 году (ни у Путина, ни у Лукашенко это было бы невозможно – пересажали бы ещё на подготовительном этапе). Но та же система Кучмы заложила и условия быстрого и бескровного поражения оранжизма, как компрадорского политического течения, не отражающего интересы национальной буржуазии.

 

В конечном итоге, начиная с совершенно одинаковых политических систем, страны СНГ за 15 лет реформировали их до, порой, диаметрально противоположных. Здесь самым наглядным образом проявилась зависимость системы и стиля власти от личности лидера, от национальных традиций, а также от большей или меньшей степени промышленного развития страны, определяющего наличие или отсутствие крупной национальной буржуазии, способной создать партийную основу современной демократической системы управления государством.